Гендиректор агрохолдинга «Степь» Константин Аверин об эмбарго и IPO

Коммерсантъ, 26.06.2017

АФК «Система» планирует вывести на биржу свой агрохолдинг «Степь» в 2018 году. В российском АПК это будет первое IPO за последние несколько лет. О своих ожиданиях от размещения, отношении к продуктовому эмбарго и перспективах молочной отрасли в интервью “Ъ” рассказал гендиректор агрохолдинга Константин Аверин.

— О подготовке IPO «Степи» было объявлено 27 апреля и буквально через несколько дней стало известно об иске «Роснефти» к АФК «Система» на существенную сумму. Как это может повлиять на размещение?

— При сильном внутреннем потенциале «Степи», привлекательности компании для инвесторов большого отрицательного влияния иск на наши планы по IPO иметь не будет.

— Появилась ли конкретика по срокам размещения?

— Выход на IPO — довольно трудоемкий процесс, требующий больших интеллектуальных и временных усилий. Многое также зависит от рыночной конъюнктуры. Но в целом мы рассчитываем, что IPO должно произойти в ближайшие несколько лет.

— Выбраны банки, которые будут заниматься размещением?

— Да, составлен список банков, с ними сейчас ведутся активные переговоры. Их около двенадцати, из них будет выбран наиболее перспективный участник. Это те банки, которые глубоко знают данную тему.

— С размером пакета определились? Вице-президент «Системы» Али Узденов говорил о планах разместить «от 15% до блокирующего». Есть более точная цифра?

— Я думаю, что размещение будет происходить в этих пределах.

— В прошлом году вы сами стали акционером «Степи», сейчас у вас больше 10%. Правильно?

— Да.

— Вы сами планируете участвовать в IPO как покупатель?

— Это будет зависеть от состояния моих финансов. Если они позволят, то я с большим удовольствием приму участие в IPO «Степи». Я знаю сельскохозяйственную отрасль очень хорошо — она вряд ли даст сбой ближайшие 15 лет.

— Есть понимание, какие инвесторы захотят принять участие в IPO? Будет больше российских или западных компаний?

— Нам интересны инвесторы и российские, и западные. Безусловно, нам интересны и финансовые инвесторы, но, как всем известно, более высокую цену дает всегда якорный инвестор.

— Им может стать, например, Российский фонд прямых инвестиций (РФПИ)?

— С фондом переговоры ведут мои коллеги из АФК «Система». РФПИ очень внимательно рассматривает нашу динамику развития и положительно ее оценивает, проявляет интерес. Но, как часто бывает, не всегда можно договориться в деталях. Думаю, что рано или поздно консенсус будет найден. Также ведутся переговоры с китайскими фондами и с фондами других азиатских стран.

— На какой площадке может пройти IPO «Степи»?

— С высокой вероятностью размещение будет проходить на Московской бирже по аналогии с «Детским миром» (ритейлер также контролируется «Системой».— “Ъ”).

— Какую выручку ожидаете в 2017 году?

— Мы прогнозируем свыше 12 млрд руб.

— BEFL в своем ежегодном исследовании назвала «Систему» самым активным консолидатором земельных активов в минувшем году. Как вы выбираете хозяйства, которые покупаете?

— При выборе мы исходим из биоклиматического потенциала земли. Сегодня наши основные земельные массивы находятся на юге России — в Ростовской области, Краснодарском крае, Ставропольском крае и Карачаево-Черкесии.

— Поэтому за пределы юга России вам неинтересно выходить?

— Нам интересно. Сначала мы приобретали земли, демонстрирующие высокую урожайность и при этом имеющие потенциал роста урожайности, прибыли и EBITDA. Сейчас смотрим также на земли со средним уровнем урожайности, которые могут находиться и в центральной части России.

— Возможна ли в перспективе работа «Степи» в Крыму?

— Сейчас наши усилия сосредоточены на юге России, поэтому весь фокус нашего внимания направлен сюда.

— Какие-то новые сделки M&A сейчас готовятся?

— Мы с учетом RZ Agro планируем увеличить в этом году земельный банк еще на 150 тыс. га и довести его до 500 тыс. га. Думаю, эту программу мы осилим. В середине июня мы закрыли сделку по приобретению в Ставропольском крае двух сельскохозяйственных предприятий — «Ульяновец» и «Заветное», общий земельный банк которых составляет около 20 тыс. га. С учетом этой сделки у агрохолдинга 370 тыс. га. У нас есть и другие потенциальные сделки в различной фазе проработки.

— Ранее говорилось о планах «Степи» инвестировать за рубежом, входить в долю существующих предприятий. Где и когда это может произойти?

— Мы изучали варианты приобретения земель на Украине и в Казахстане, но по тем или иным причинам они нам не подошли. Рассматривали также Армению, Грузию, Азербайджан. В основном в этих странах мы искали проекты по выращиванию овощей в закрытом грунте, но, к сожалению, были вынуждены признать, что риски подобных проектов очень высоки. Если найдем пути их снижения, то реализуем проекты в этих странах.

— Одним из наиболее перспективных рынков для российского АПК считается Китай. У вас есть интерес к проектам в этой стране? Или, может, планы по совместной работе с китайскими компаниями в России?

— С китайскими компаниями мы вели переговоры об инвестициях и о реализации проектов на юге и в центральной части России. Китай, конечно, становится активным потребителем сельхозпродукции, и здесь возможно плодотворное сотрудничество. Мы рассматривали развитие совместного молочного животноводства, но пока переговоры комментировать не хотелось бы.

— Основной владелец «Системы» Владимир Евтушенков в начале года говорил, что «Степь» может инвестировать в картофелеводство. Можете подробнее рассказать об этих планах?

— Производство картофеля, по нашей оценке, несет довольно высокие риски: в этом секторе высока волатильность цены реализации. То есть в какие-то годы картофель можно продавать по очень хорошей цене, и этот год будет успешным, рентабельным, но зато в следующие два года возможны убытки. И, соответственно, это дает очень плохую финансовую картину в динамике трех-пяти лет.

— Какая маржа в производстве картофеля сегодня?

— Во-первых, зависит от того, как продают эту продукцию. Или вы ее продаете весовую, или вы ее продаете с какой-то доработкой. Поэтому опять же в зависимости от цены рентабельность может быть и 5%, а может быть и 50%.

— То есть готовых проектов в картофеле у вас пока нет?

— Переговоры ведутся, но вряд ли они закончатся сделкой.

— Какие-то еще новые направления рассматриваете?

— Где мы видим устойчивое превышение спроса над предложением, так это в сыром натуральном молоке. Сейчас мы ведем строительство одной фермы и планируем закладку еще двух. Если все пойдет по плану, то мы параллельно будем реализовывать три проекта. Также возможны процессы неорганического роста — покупка тех или иных производителей сырого натурального молока. Мы анализировали несколько проектов, пока о сделках речь не идет. Дефицит производства молока в России мы оцениваем в пределах 12 млн тонн, поэтому работы здесь всем хватит, в том числе и нам.

— Есть ли у вас планы заняться переработкой молока?

— Сегодня есть избыток перерабатывающих мощностей и дефицит российского сырого молока. В Краснодарском крае, например, на каждый литр произведенного молока приходится два литра мощностей. Спрос на молоко, особенно качественное, высокий. Наше молочное производство получило еврономер, что позволяет нам поставлять продукцию на экспорт в Европу. За таким молоком хороший производитель выстраивается в очередь. Поэтому у нас есть долгосрочные контракты, мы ведем поставку нескольким производителям. Это мощные предприятия, которые с удовольствием и 200 тыс. тонн молока у нас купят. И скажут, произведите еще больше.

— Насколько присутствие относительно дешевого сырого молока из Белоруссии снижает инвестиционную привлекательность производства в России?

— Если не ошибаюсь, Белоруссия сейчас занимает 6–7% российского рынка в натуральном выражении. Производители молока в Белоруссии находятся в более комфортных условиях, и поэтому нам, российским компаниям, тяжело конкурировать с ними. Когда практически 100% капитала в молочно-товарную ферму инвестирует государство, а дело предпринимателя — грамотно производить молоко и потихонечку возвращать сделанные государством инвестиции, это, конечно, совсем другой бизнес.

— Крупнейшие инвестиции в молочную отрасль России сегодня планируют вьетнамская TH True Milk и тайская CP Foods. Вы видите в их проектах угрозу своему молочному направлению?

— Мы изучали эти проекты, они очень любопытные. Эти компанию имеют подобный положительный опыт в Китае. Удастся ли им повторить этот опыт в России, мы увидим в ближайшие два года. Эти два проекта не за год запустятся, освоение займет около трех лет. Они закроют всего лишь 1/30 потребности рынка.

— Какой сегмент бизнеса сейчас генерирует основную долю выручки «Степи»?

— Локомотивом у нас является растениеводство. Но остальные три сегмента составляют фактически половину выручки.

— Сколько вы произвели в этом сезоне зерна, сколько экспортировали?

— В 2016 году было произведено около 500 тыс. тонн совместно с RZ Agro, порядка 80% своего урожая «Степь» отправила на экспорт.

— От временного закрытия рынка Турции сильно пострадали?

— Мы часть контрактов заключали еще до закрытия турецкого рынка, поэтому прошли по хорошим ценам. Дальнейшие колебания рынка, которые были, пока на нас не повлияли, потому что 50% зерна урожая 2017 года у нас еще не продано. И продавать мы его будем немножко попозже.

— Как вы оцениваете текущую конъюнктуру зернового рынка?

— Здесь борются несколько трендов. Есть, например, фактор переходящего остатка запасов зерна. Это сейчас самый большой объем, может, за все время существования производства зерна в мире, около 240 млн тонн. Безусловно, этот переходящий остаток будет давить на рынок. С другой стороны, многое зависит от того, какой урожай мы соберем в этом году. В конце мая — начале июня погода не радовала ни в Канаде, ни у нас в стране, Европа также была задета.

— У вас есть проект удвоения мощностей комбината «Южный» до 80 тыс. тонн овощей в год. Прорабатывающиеся сейчас схемы частичного возврата турецких томатов как-то влияют на ваши планы?

— Безусловно, влияют. Ведь турецкие томаты составляют серьезную конкуренцию российским по цене. Многое будет зависеть у наших производителей от того, насколько они научатся снижать себестоимость производства за счет уменьшения расходов на электроэнергию, тепло, исключения из логистики продаж посредников и прочих мер. Если нам удастся это сделать, тогда импортный продукт будет не так страшен. Хотя его присутствие, конечно, должно быть на рынке. Это определенная лакмусовая бумажка, оценка эффективности отечественного производителя.

— Расширять ассортимент «Южного» нет планов?

— Комбинат «Южный» за свою бытность перепробовал много различных видов культур и остановился на огурцах и томатах. То есть климатические условия и тот тип теплиц, который есть, наиболее подходят для выращивания томата и огурца, а вот в рамках производства этих двух культур мы можем совершенствоваться по сортовому составу: брать с коммерческой точки зрения лучшие сорта, лучшие сорта по продуктивности, по ряду других показателей.

— В 2014 году Россия ввела продуктовое эмбарго в отношении ряда западных стран. Вы как считаете, нужно его сохранять, если политическая ситуация стабилизируется?

— Защита внутреннего рынка для отечественных производителей должна существовать. В противном случае мы можем не заметить, как та или иная страна, наш сосед, создает очень хорошие внутренние условия для своего производителя, и этот производитель становится сверхконкурентным на нашем рынке. Яркий пример по яблокам в Польше. Когда тот или иной инвестор в Польше приступает к реализации садового проекта, он может компенсировать до 75% своих прямых инвестиций, а то и больше. В России компенсируется, грубо говоря, 7% инвестиций. Отсюда и возможность у польских производителей продавать яблоко практически на 30–40% дешевле, чем у российских производителей. Сейчас есть запрет по импорту продукции из Польши, при этом Сербия увеличила производство яблок в несколько раз. Не на проценты, а в несколько раз.

— Для вас что было бы важнее: сохранить санкции или получить большую поддержку со стороны государства, сопоставимую с той же Польшей?

— Это должно быть взаимозависимо. На каком-то этапе санкции должны быть пожестче, потом их надо смягчать для того, чтобы внутреннюю конкуренцию усиливать. А поддержка своего производителя должна быть очень четкой и конкретной. Я всегда ратовал за то, чтобы субсидия была за килограмм выпущенной продукции. И эта субсидия должна потом поступать на погашение льготных кредитов, которыми сейчас пользуются производители. Мы, например, делали расчеты, что один литр произведенного молока в год приносит примерно 22 руб. поступлений в бюджетные и внебюджетные фонды. Вот представьте, наша ферма произвела, скажем, 100 тонн молока в сутки, а это довольно много, по 22 руб.— это 2,2 млн руб. То есть каждый день государство от существования нашего предприятия получает доход в 2,2 млн руб. За год это почти стоимость громадной фермы — примерно 800 млн руб. А если нет нашей фермы, то государство с импортной продукции получает всего лишь 5 руб. К сожалению, действующие методы субсидирования построены на других принципах.

— Как вы оцениваете механизм льготного кредитования по ставке 5%, который начал работать с этого года?

— Механизм интересный, мы пользуемся им, и он дает неплохой экономический эффект. Эта форма поддержки лучше, чем предыдущая — субсидирование по кредитам. Единственный недостаток ее — это объем. Потому что те объемы, которые были выделены на данные цели, они уже закончились. И на практике сельхозпроизводитель уже не может получить кредит под 5%.

— А какая реальная ставка в среднем для сельхозпроизводителя?

— Если это первоклассный заемщик, то коммерческая ставка лежит в пределах 10–14%.

— В прошлом году многие крупные агрохолдинги говорили о недополученных субсидиях. У «Степи» были такие проблемы?

— Такие факты есть, они практически есть у любого крупного производителя. Цифрами я сейчас оперировать не буду. В нашей компании довольно благополучно с этим обстоит дело.

— «Русагро» ранее заморозило свой тепличный проект из-за проблем с господдержкой. Есть ли какие-то проекты «Степи», которые от этого зависят? Скажем, молочное направление.

— У нас просчитаны проекты, связанные с производством молока, и, безусловно, мы там учитываем фактор недополучения субсидий. Но у нас просчитаны и более стрессовые варианты развития ситуации — совсем без субсидий. Конечно, без субсидий будет гораздо хуже, эти проекты будут сложнее, но мы их реализуем. С субсидиями срок окупаемости проекта — пять-шесть лет. Без субсидий он может вырасти до девяти-десяти лет.

— Но теоретически вы к этому готовы?

— Вы знаете, если это произойдет, эти проекты не принесут нам убытка. Но скорее всего, дальше мы их развивать не будем. То есть мы их остановим.

Анатолий Костырев, Олег Трутнев

Вернуться к списку